Вадим Гигин - Оклеветанный, но не забытый[очерк о М.Н. Муравьеве-Виленском]

В свои 67 лет генерал-губернатор установил и для себя, и для подчиненных ему чиновников беспощадный рабочий режим, который позволял максимум усилий тратить на развитие вверенного ему государем и Отечеством края. Михаил Николаевич вставал в 6 часов утра, в 7 часов он уже приступал к работе, занимаясь делами до пяти вечера, затем делал 4-часовой перерыв на обед и отдых и вновь работал до часа ночи.

Генерал-губернатор в своей деятельности придерживался кредо, которое может быть поучительным и для современных государственных деятелей: «Нам не следует опасаться внутренних и внешних врагов России в правом деле, в котором за нами историческая истина и самый народ». Первые шаги Муравьева, по прибытии в Вильно были жесткими — того требовала военно-политическая ситуация. В крае вводилось военное положение. В уездах власть переходила в руки военно-полицейских управлений, причем первейшей их задачей было ограждение местного населения от мятежников. Прибег Муравьев и к мерам устрашения, которые могут показаться жестокими — публичным казням. Но им подвергались лишь закоренелые мятежники и убийцы. Публичность совершения казни должна была подчеркнуть решимость власти пресечь крамолу в крае. До этого местные поляки не верили, что власти проявят достаточно воли в подавлении мятежа. Так, один из главных предводителей мятежников Сераковский, которого пытаются изображать мужественным героем, когда узнал, что его ожидает военно-полевой суд, прикинулся сумасшедшим, жаловался на галлюцинации и жар, бесконечно требовал врачей, обследования. Вскоре стало очевидно, что наказания ему не избежать, поскольку он был не только главой мятежников, но и российским офицером, изменившим присяге. Этот горе-полководец намекал на свои связи в высших европейских кругах, грозил гневом Запада. Вплоть до последнего мгновения он не верил, что приговор свершится, а когда осознал это, то закатил на эшафоте истерику.

Касательно вопроса о смертных казнях, нужно сказать, что все они совершались лишь по приговорам военно-полевых судов, после тщательного разбирательства. Так, следствие по делу Калиновского длилось больше месяца после его ареста. Вообще, читая описания убийств и прочих преступлений, совершенных мятежниками, поражаешься сдержанности российских властей. Главари банд, поняв, что белорусское население не оказывает им никакой поддержки, буквально зверели. Невинных людей резали, забивали кольями, пиками, косами, убивали в городских подворотнях. Среди жертв — православные священники, солдаты и офицеры, крестьяне, помещики, отошедшие от мятежа. О размахе террора свидетельствуют слова одного из приказов мятежников, авторство которого приписывается Калиновскому: «Пан будет лихой — пана повесим, как собаку! Мужик будет плохой — то и мужика повесим…». И вешали. Доподлинно известно, что в боях с мятежниками отдали свои жизни 1174 российских солдат и офицеров. Точного же числа жертв повстанческого террора не известно до сих пор. Исследователи называют разные цифры: от нескольких сотен до многих тысяч. Кстати сказать, террористические группы мятежников назывались «кинжальщики» и, особо подчеркнем, «жандармы-вешатели». Так что своему главному врагу эти господа дали прозвище, что называется, по Фрейду.

Пример рассудительности властей, справедливости при вынесении приговоров дает разбирательство по следующему делу. В начале апреля 1863 года в лесу под Новогрудком после издевательств был повешен крестьянин, мятежники пытались убить и его малолетнего сына, но тот сбежал. Виновных поймали. Оказалось, что причина убийства — устрашение местного населения и желание повязать новых членов банды кровью. Суд приговорил к расстрелу четырех мятежников, которые непосредственно совершали убийство, 18-летнего юношу, помогавшего убийцам, сослали на каторгу.

Многие из примкнувших к повстанцам были совсем юными людьми, и М.Н. Муравьев относился к ним вовсе не жестоко, а скорее как строгий отец относится к заблудшим детям, давая шанс на исправление. Но в этой строгости он был непреклонен. К предателям же, офицерам и чиновникам, изменившим долгу, духовным пастырям, пробуждавшим в прихожанах не христианскую любовь, а ненависть и злобу, генерал-губернатор был безжалостен.

Всего в Северо-Западном крае было казнено 128 человек, еще 12 483 отправлено на каторгу, поселение в Сибирь, арестантские роты и ссылку. Царские власти и лично М.Н. Муравьев относились к повстанцам достаточно гуманно. Ведь в России с 1742 года действовал, говоря современным языком, мораторий на исполнение смертных приговоров. Он нарушался лишь в исключительных случаях, например, во время Пугачевского бунта, восстания декабристов. В этом смысле Россия была уникальной европейской страной. И тем не менее, в Европе сразу поднялся крик о жестоком подавлении польского восстания. Как говорится, европейцы в чужом глазу пылинку видели, а в своем бревна не увидали. В 1846 году австрийцы и польские паны залили Галицию кровью украинских крестьян. В 1871 году при подавлении Парижской Коммуны правительственные войска убили 30 тыс. человек, еще 40 тысяч были сосланы. Через двенадцать лет после польского мятежа 1863 года английский посол в Константинополе Г. Эллиот настоятельно рекомендовал турецкому правительству подавить болгарское восстание, «не разбирая средств». Результатом стала массовая резня и 30 тысяч убитых. Сами англичане, любившие рассуждать о нравах «этих русских», в 1857–1859 годах устроили кровавую бойню в Индии в ответ на восстание сипаев. Достаточно сказать, что людей привязывали к пушкам и разрывали ядрами.

М.Н. Муравьев никогда не рассматривал репрессии в качестве основного способа борьбы с мятежом. Создавались сельские стражи из крестьян, то есть дело подавления вооруженного восстания в значительной мере передавалось в руки самого населения. Генерал-губернатор приказал в три дня разоружить всех помещиков, шляхту, ксендзов и их прислугу, немедленно арестовать всех причастных к мятежу и придать их военному суду. Помещики и их управляющие не должны были помогать мятежникам, но обязаны доносить властям обо всех перемещениях повстанческих отрядов. Михаил Николаевич сразу стал действовать не столько насилием, сколько умом и рублем. Населенные пункты, в окрестностях которых орудовали шайки, но местные жители не сообщали об этом властям, облагались штрафами. Домохозяевам, содержателям трактиров, настоятелям церквей и монастырей Вильно было объявлено, что за каждого жителя, ушедшего в лес, они будут платить от 10 до 100 рублей. Через неделю бегство к мятежникам из столицы края полностью прекратилось.

В июле 1863 года Муравьев сам обратился к мятежникам с призывом сложить оружие, обещая помилование невиновным в убийстве. Польские шляхтичи, не привыкшие к бытовым неудобствам и скитаниям по лесу, массово начали сдаваться. Процедура отхода от мятежа была следующей. Мятежник являлся к местным полицейским властям, где его допрашивали и убеждались, что на нем нет крови. Затем в присутствии ксендза произносилась очистительная присяга и давалось клятвенное обещание, сопровождавшееся крестным целованием, не участвовать более в вооруженной борьбе с российским правительством, По имеющимся данным, таким образом вернулось к мирной жизни свыше 3 тысяч человек.